«Совсем недавно я переписывалась с одним знакомым и написала, что искренние и открытые отношения возможны только в том случае, если оба человека искренни и открыты по отношению друг k другу. Он написал, что никогда меня не обманывал. А у меня сложилось впечатление, что мы поговорили на разных языках. И сегодня я внезапно поняла, почему у меня сложилось такое впечатление.

Обманывать — это значит говорить неправду, например: я приеду в 9 и не приехать или я перезвоню и не позвонить. А искренность — это говорить больше, чем правду, это говорить о своих чувствах и не бояться быть открытым. Например, я так боюсь, вдруг я вам не понравлюсь со своими умными мыслями и вы скажете 'фууу' и отвернетесь от меня, и я почувствую себя ненужной. И мне будет больно, потому что для меня важно быть нужной такой, какая я есть. Пусть даже с запутанными мыслями.

Фишка в том, что искренность обнажает душу человека и снимает защитный слой, который мы наращивали годами, потому что когда-то мы эту душу открывали направо и налево, а нам туда кто- то плюнул, а кто- то даже нагадить не постеснялся. И тогда мы приняли решение, что вход платный или долго надо подбирать ключик или вообще, это уже и не дверь вовсе.

И вот живем мы под этими панцирями и отказываемся от возможности быть близкими и говорить о том, что чувствуем, и показывать какие мы есть. И что нам важно и что больно, тоже не говорим. Потому что велик риск того, что если мы будем искренними, то снова найдется тот, кто нагадит нам в душу. И наступит туда где больно, и чувства будут совсем неважны. А на фиг надо. Плавали. Знаем.

С другой стороны, выглядывая из укрытия, становясь открытыми, мы становимся ближе к другим людям и имеем возможность быть собой и открыто говорить, что важно и чего хочется, и постепенно вокруг остаются только те люди, которые принимают нас такими какие мы есть. И это позволяет быть любимыми и принятыми такими, какие мы есть».

нельзя любить человека только тогда, когда он в хорошем настроении, радует тебя и приносит одно сплошное счастье. если ты действительно любишь, то люби и его печаль, плохое настроение и даже нытьё. люби, когда он молчит, когда зол и груб — тогда ещё сильнее люби, ведь в такие моменты он особенно нуждается в этом. 

настоящая любовь смягчает даже самое жёсткое сердце, успокаивает любые душевные бури, а искренняя нежность вообще творит настоящие чудеса. есть мнение, что кaждоe сeрдeчноe объятиe продлeвaeт нaм жизнь нa один дeнь. 

обнимайте своих любимых, целуйте их по нескольку раз на дню, дарите им столько нежности, сколько имеется её в вашей душе — не скупитесь на неё, она настоящее лекарство от всех напастей. ведь каким бы усталым и расстроенным ты ни был, нет ничего лучше, чем услышать от близкого и родного человека: 

“иди ко мне. я так люблю тебя".

Незнакомцы. Друзья. Лучшие друзья. Любовники. Незнакомцы.

«Вы ошиблись номером», — ответил знакомый голос.

Пассажиры, сейчас с вами говорит не капитан.

Я встретил родственную душу. А она — нет.

Продаю парашют: никогда не открывался, слегка запятнан.

Это наша золотая свадьба. Столик на одного.

Сегодня я снова представился своей матери.

Путешественник еще подавал сигналы. Земля — нет.

Я принес домой розы. Ключи не подошли.

Моя мама научила меня бриться.

На разбитом ветровом стекле было написано «Молодожены».

Наша спальня. Два голоса. Я стучусь.

Я спрыгнул. А затем передумал.

Мое отражение только что мне подмигнуло.

Извини, солдат, мы продаем ботинки парами.

Он кормит из бутылочки убийцу своей жены.

Воображал себя взрослым. Стал взрослым. Потерял воображение.

Хирург спасает пациента. Пациент благодарит бога.

'я заметила, что у него развязаны шнурки, и говорю: 'завяжи шнурки!'. он присел, потом встал и удивленно говорит: 'у тебя же нет шнурков!'. и тогда я поняла, что он ради меня готов на многое. десять лет вместе, расходиться и не собираемся' 

'мы живем в однушке, и, когда я сплю, она старается не шуметь. проснулся однажды, смотрю, а она курсовую пишет и буквы на клавиатуре нажимает медленно-медленно, чтобы не стучать' 

'осенью мы с мужем ехали на машине из леса, и на меня начал спускаться паучок. у меня арахнофобия, я еще отреагировать не успела, как он без слов убрал паука — и это учитывая, что дорога была очень плохой и требовала концентрации. мне было приятно, что я тоже нахожусь в зоне его внимания' 

'в нашу еще добрачную пору он вытащил моего пса из собачьей свары. мы вместе отступали с места нападения, в одной его руке был поводок с моей собакой, в другой моя рука, и я чувствовала, как он дрожит. до сих пор это одно из самых острых ощущений его любви ко мне через мою собаку. с того момента это наша собака' 

'я во время беременности полюбила настольные игры. мы играли в скрабл, и я все время выигрывала, потому что он якобы не мог составить слов длиннее, чем 'сон' и 'дом'. а однажды, когда я отошла, он выкрал у меня твердый знак, с которым трудно составить слово на поле, и заменил его на букву 'а'' 

'был глупый конфликт с соседями по гаражу. мы стояли на улице, мужики меня обвиняли в том, чего я не делал, а я так опешил, что даже оправдывался неубедительно. тогда она выскочила из машины и начала наступать на этих парней, так агрессивно защищала меня и отчитывала моих собеседников, что они в итоге стали извиняться. в итоге все мы рассмеялись, конфликт был улажен. а я тогда понял — моя женщина' 

'мы друг другу вслух читали, когда кто-то был рутинной работой занят. например, он чинит мои ботинки — я читаю. я перебираю рис — он читает. незабываемые ощущения. это было в 90-х, до сих пор помню' 

'иногда утром я просыпаюсь, свежая, выспавшаяся, и радостно говорю мужу: 'как здорово, милый, что дети ночью не плакали' и по его усталому лицу вижу, что они плакали' 

'в самолете она показывала мне то облака внизу, то океан: 'посмотри, как красиво. какой закат, тебе видно? пересядь на мое место, к окошку'. Ей важно было не самой насладиться красотой мира, а показать этот мир мне. А я больше любовался ее сияющим лицом: 'ты видишь? тебе нравится?' я видел и мне нравилось'

— Представьте, что вы подходите к вратам рая, и там вас встречает Господь. Что вы ему скажете? 
— Я думаю, я бы сказал: «Рак костей у детей? Это как вообще? Как тебе не стыдно? Как ты смел создать мир, где есть такие страдания, в которых мы не виноваты? Это неправильно! Это чистое, чистейшее зло. Почему я должен уважать капризного, злобного и глупого Бога, создающего мир, в котором так много несправедливости и боли?» Вот что я бы сказал. 

— И вы думаете, вас бы пустили после этого? 
— Нет! Но я бы и сам не пошел. Я не хотел бы попасть туда на его условиях. Они неправильные. Вот если бы я умер, а там Плутон, Аид, двенадцать греческих богов, мне бы это было ближе. Потому что греческие боги не притворялись, что не похожи на людей в своих желаниях, в своих капризах и в своей нецелесообразности. Они не притворялись всевидящими, всезнающими, благотворными, добрыми. Потому что Бог, который создал эту вселенную — если ее создал Бог — очевидно, маньяк. Абсолютный маньяк. Невероятно эгоистичный, невероятно… А мы должны всю жизнь на коленях проводить, благодарить его? Какой бы Бог так себя вел? Да, мир прекрасен. Но в нем также есть такие насекомые, жизненный цикл которых состоит в том, чтобы забраться маленьким детям в глаза, ослепить их. Они их глаза выедают! Это как? Зачем? Зачем так с нами обращаться? Можно ведь было создать мир, в котором этого нет. Это просто неприемлемо. 

Так что, понимаете, атеизм — это не только и не столько вера в то, в что Бога нет, а размышление над вопросом: даже если он существует, что это за Бог такой? Абсолютно очевидно, что он монстр, абсолютный монстр, который не заслуживает никакого уважения. И в тот момент, когда от него отказываешься, твоя жизнь становится проще, чище, яснее. И, как мне кажется, такая жизнь большего стоит.

— Можно я расскажу тебе секрет? Ты не обязан находиться в отношениях, если ты еще не готов к этому. Я серьезно. Общество просто вешает ярлыки на одиноких людей. Типа, девушки не красивы, если их никто не хочет, парни не мужчины, если не занимаются сексом, люди не любимы, если не встречаются с кем-то. Но ведь отношения не всегда делают тебя счастливым человеком, и романтические отношения — это не единственный вид любви, которая существует. Я видел дружбу, которая крепче и прекраснее, чем парочки, которые клянутся, что это навсегда, и несмотря на это, дружба — это именно то, что люди частенько недооценивают. Я так часто слышу «меня никто не любит» из уст тех, кто не имеет пары. И это просто убивает меня, потому что если ты спросишь их «а что на счет твоих родителей, друзей, твоих домашних животных» они отвечают «ладно, но это не считается». Конечно, считается! Быть влюбленным человеком — это красиво. Это волшебно, я уверен. Но также великолепно просто путешествовать по миру, с кучей друзей, когда вы все очень взволнованы новыми открытиям. Проблема в том, что общество буквально заставляет тебя обзавестись парой, чтобы быть правильно принятым. Но ведь куда важнее твой собственный выбор. Возможно, перед тем, как найти свою «половинку», ты должен найти самого себя. Я просто хочу сказать, что это нормально, если ты не делаешь приоритетом поиск другого человека. Я просто хочу сказать, что это нормально, если твоим приоритетом являешься ты сам.

У меня больше нет терпения общаться с некоторыми людьми, которые вызывают у меня лишь отрицательные эмоции. Я не хочу никому ничего доказывать, кого-то в чем-то обвинять. Нет, я не стал высокомерным, просто я научился понимать и ценить тех немногих, которых ценят мою любовь и мое отношение к ним. Я понял, что слова ничего не значат, нужно наблюдать за действиями. Я понял, что если человек теряет мое уважение, то как бы я не старался я никогда не смогу относиться к нему как прежде. Я понял, что некоторые вещи я не смогу забыть, но я могу простить. Я понял, что самый лучший выход из некоторых ситуаций — это отпустить все и помнить без обиды. Я понял, что если я перестаю обижаться или ругаться на человека, то он для меня становится никем. Я понял что те люди, ради которых я бы раньше рискнул жизнью этого не стоили. Я понял, что я не могу доказывать правду, потому что она у каждого своя. Я понял, что я больше ничего не хочу иметь общего с людьми, которые когда-то плохо поступили. Пусть у них все будет хорошо. Но пусть они будут подальше от меня.

Нет ничего скучнее школьного учебника по русской литературе. Все писатели в нем гении. Все они родились, написали свои гениальные произведения и умерли. У них не было личной жизни. Они не ели, не спали, не путешествовали, не били друг другу морду. Русские писатели в школьном учебнике занимались исключительно тем, что беспокоились о будущем отчизны и поклонялись прекрасной даме. Тургеневу единственному разрешено было иногда охотиться, но тоже только для того, чтобы потом писать о прекрасной русской природе. А так, в целом, картина печальная. Гончаров лежал на диване, Крылов безбожно обжирался, за Пушкина вообще стыдно — взрослый мужик всю жизнь прожил с няней, ел с ложечки и засыпал под сказки. Ну что, кто-то станет их читать? Ну, возможно, какой-нибудь сильно прыщавый восьмиклассник и станет. Я лично — нет. Я страшно рад за Наташу Ростову и за её первый бал, но на сто второй странице описания этого чуда чудного мне хочется выйти в окно, Лев Николаевич. 

А между тем, проблема решается просто. Просто нужно говорить о писателях правду. Не надо говорить, что Некрасов со своим «Кому на руси жить хорошо» ездил по деревням и весям, обливаясь слезами за бедный русский народ. Скажите правду — что Некрасов жрал в три горла и тратил тысячи направо и налево. Что деревню он видел, проезжая в своей роскошной троечке, медведей стрелять из заграничных ружей. Что Гончаров не лежал на диване, а плавал кругосветку, вот, дневник остался, не хуже Крузенштерна, надо сказать. Дайте шанс Лескову — у него кроме как про блоху вообще ничего не читают, так скажите, что Лесков был вегетарианцем, пусть его хотя бы кто-то, хотя бы свои полистают. Скажите, что Бунин при живой жене стал жить с молоденькой девушкой, поселив их всех вместе. Что им от бедности было нечего есть, нечего носить, нечем писать — чернил и то не хватало. А то слишком идеальный у нас нобелевский лауреат получается. Почему никто не скажет, что Паустовский работал в трамвае? Что Волошин спал на снегу в горах Андорры, дойдя оттуда из Франции пешком? Что Цветаева брилась налысо? Господи, писатели такие же люди. Дайте им шанс!

Ему за 30, он успешный бизнесмен, у него крутая машина и он паркуется где и как хочет. Ему наплевать на остальных, тротуары и газоны — для него, а не для вас. 
Ей 22, она вкалывает на двух работах, купила старенький опель и… Паркуется где и как хочет. Хоть она и из простых, не мажоров, но ей так же насрать на окружающих. 
Ему 24, обычный студент, катает на велосипеде, но правил ПДД не знает, ему должны уступать все, на пешеходном переходе, на тротуаре, на дороге. Ему насрать на других. 
Ей 19, студенка, скромная и тихая, и вроде бы должна что-то понимать, но… На эскалаторе в метро она лезет сбоку, вклиниваясь в толпу, встает слева и возмущается на «бегунов», а в общественный транспорт лезет напролом, наплевав на то, что сначала выходят, а потом заходят. Ей насрать на других. 
Ей 32, есть двое малышей, на прогулке она болтает по телефону с подружкой, за детьми не следит, они бегают по велодорожкам, пугая велосипедистов, выскакивают на проезжую часть. Воспитывать детей? Обязанности? Правила поведения на дороге? Мамаша об этом не слышала. Ей насрать на окружающих. И детям её тоже насрать, уже с раннего возраста они привыкают к вседозволенности. 
Ему 65, пенсионер, вроде бы тихий дедуля, любит покурить на балконе и подумать о жизни. А потом запустить окурок вниз, прямо на газон. Ему тоже насрать. 

Это лишь малая часть примеров. Ничтожно малая. Я не говорю об уважении. Уважать нужно тех, кто заслужил. Но я говорю о простом воспитании, о понятии того факта, что ты тут живёшь не один, что есть окружающие. Но… Пофигизм, равнодушие и эгоизм человеческого стада чаще всего не предусматривает мыслей об окружающих. 

Вклиниться в толпу, влезть первым, встать так, как хочется тебе и загородить проход, припарковать своё корыто поближе, поболтать с тупой подружкой или, попивая пивко, посмотреть футбольчик, вместо того, чтобы потратить час времени и объяснить ребёнку, что тротуары и дороги — не место для игр, что там ходят другие люди и ездят машины, что надо быть осторожнее… Быдло и пофигисты повсюду. Большинству людей давным давно насрать друг на друга. 
Но стоит какому-нибудь Брейвику начать своё шоу, как эта толпа объединяется и начинает кукарекать о морали, о ценности человеческой жизни. А заслужили ли вы эту мораль? Как вы можете о ней говорить, если её у вас нет и вам всё это время было насрать на окружающих? Или мораль ваша проявляется только под дулам пистолета и страхом потерять свою жизнь? Тогда вы лицемеры, господа. Такие лицемеры, которым позавидует даже хитрожопый сатана, потому что он — открытое зло, а вы — зло, прикрытое ложной моралью. 

И знаете, это общество заслуживает больше Брейвиков. Припарковался на газоне — получи пулю в лоб. Лезешь напролом вне очереди — лови пулю. Бросаешь мусор на улице — лови пулю, потому что ты её заслуживаешь, ты такой же мусор, как и тот окурок, что ты только что кинул под ноги остальным прохожим. Только так быдло научится думать не только о себе. Только через страх. Потому что пропаганда, плакаты за чистоту, призывы к вежливости и прочие вежливые попытки вразумления не работают с быдлом. Человек культурный и воспитанный всегда подумает о других и сделает как лучше для всех. Быдло же, пока у него есть свобода выбора, всегда будет выбирать вариант наилучший для себя, и только под страхом наказания быдло начнёт вести себя культурно. 
А кто ты? Выбор за тобой.

У русской молодежи есть болезненная любовь к городу Петербургу. Особенно у той её части, кто в Петербурге никогда не жил, а если и жил, то как турист – от пары дней до нескольких недель. Любовь эта выстраданная, совершенно неестественная, как любовь красавицы к чудовищу. А Петербург – это и есть бетонное чудище, подмявшее под себя красивую северную ночь. 

Известно, что город возник противоестественным путём, не по любви, а через изнасилование, когда на месте разрозненных поселений и шведской крепости Ниеншанц была искусственно собрана новая столица государства рассейского. Вместо масляной, широконосой, лесной Москвы, возник имперский, каменистый, высокомерный Петербург. Распространено мнение, что гранитный дом был построен на костях крестьян, хотя эта версия опровергнута археологическими исследованиями. Массовая гибель строителей была зафиксирована при строительстве соседнего Ораниенбаума: «В Петергофе и Стрельне в работниках больных зело много и умирают беспрестанно, нынешним летом больше тысячи человек померло». 

Но, не смотря на это, русская литература часто изображала Петербург, как город-болото, город-туман, дьявольскую обитель, где пропадают души и сердца. Демон-Петербург — это Гоголь, Достоевский, Белый. Николай Васильевич населил его чертовщиной, проститутками, отвергнутыми талантами, плавающими в затхлой воде каналов. Страшный, совсем нечеловеческий город, где по улицам ходят не люди, а метонимии. Продолжателем дела Гоголя стал Андрей Белый, коренной москвич и самый значимый русский модернистский писатель: «Петербург, Петербург! Осаждаясь туманом, и меня ты преследовал праздною мозговою игрой: ты — мучитель жестокосердый; ты — непокойный призрак; ты, бывало, года на меня нападал; бегал я на твоих ужасных проспектах и с разбега взлетал на чугунный тот мост, начинавшийся с края земного, чтоб вести в бескрайнюю даль; за Невой, в потусветной, зеленой там дали — повосстали призраки островов и домов, обольщая тщетной надеждою, что тот край есть действительность и что он — не воющая бескрайность, которая выгоняет на петербургскую улицу бледный дым облаков». 

Ну, а крохотная комнатка чахоточного Раскольникова, уместившаяся под самой крышей доходного дома, знакома вообще всем. И снова убийства, мучения, страдания убогого, жалкого человечишки. Как можно жить в Петербурге и не закончить, как Боровиков? Это абсолютно инаковый для России город, город чужеродный, город-мутант, который расположился там, где людям вообще жить не пристало. Город-кость. У Сергея Есенина есть псевдонародная поэма «Песнь о великом походе», где мужики, на чьих телах была воздвигнута Северная столица, в виде красных людей поднимаются из могил и сбрасывают потомков медного Петра в холодную Неву: 

«Средь туманов сих 
И цепных болот 
Снится сгибший мне 
Трудовой народ. 
Слышу, голос мне 
По ночам звенит, 
Что на их костях 
Лег тугой гранит. 
Оттого подчас, 
Обступая град, 
Мертвецы встают 
В строевой парад». 

По замыслу Есенина город, построенный на костях, стал костью в горле тем, кто его воздвиг. И здесь трудно не согласиться, ведь город, основанный как опорная точка Империи, в итоге эту империю и уничтожил, став колыбелью Революции. У Петербурга существует очень поэтическое название – город трёх революций. Настолько красиво, что даже четвёртой не хочется. Ещё это город трёх названий – Санкт-Петербург, Петроград, Ленинград. При желании имён можно насчитать и больше, но зачем? Они и так принесли невским жителям много боли, вроде ужасной блокады Ленинграда. 

Современное искусство тоже «не любит» Петербург. Вспомним «Брат» Балабанова, где современный Питер показан таким, каким он и есть – серо-желтая грязная пустошь, объятая ладонью Финского залива. Или культовый «Бандитский Петербург», да даже «Про уродов и людей» (снова Балабанов) продолжает эксплуатировать мрачную тему столичного разврата. Отчего столько мрака, декаданса? 

Санкт-Петербург, возникнув как предельная точка имперской России, со своей ролью не справился. Обычно столицей становится город, имеющий срединное значение, который начинает собирать вокруг себя земли, как Москва. Если столица расположена на краю, там, где уже видны спины держащих мир китов, то город означает устремление, порыв и пересмотр границ. Для России Петербург был образцом, своей маленькой Европой, которая должна была шагнуть от Балтийского моря к Тихому океану. По чуть-чуть, где шажочком, где саженью, где нагайкой и винтовочкой, а где мануфактурой и каравеллой, Россия должна была преобразиться на новый лад. Побриться, облачиться в английское сукно, выучить новый церемониал. Петербург был источником внутренней колонизации, опорой, откуда новый человек мог шагать в русскую степь и, если что, тут же отскочить обратно. Как когда-то славяне призвали варягов, чтобы третья сторона решила их внутренние проблемы, так и Петербург был специально построен далеко в стороне, чтобы с неожиданной позиции перевернуть всю Россию. Не вышло. История пошла иначе, и тяга русских к Северной столице – это до сих пор тяга к подобию, к коллажу на настоящую Европу, которая была достигнута не до конца: вроде прекрасные здания над каналами, а на окраине уродливые девятиэтажки. Своеобразный ресентимент, болезненное восприятие точки отсчёта, конец которого ни к чему не привёл. Если человек истово, до боли и спеси отстаивает перед страной «европейский» Петербург, противопоставляя его другим городам, то он за триста лет так ничего и не понял. Из Европы он научился любить лишь пробковый шлем колонизатора. 

А ещё Петербург любят девочки шестнадцати лет (и это нормально), не понимая, что это очень опасный город. Опасный красотой имперского ампира, продольными ветрами, чугунной решеткой Летнего сада. Это город для поэтов, писателей и самоубийц, но не город для жизни. Здесь прекрасно вершить революцию, писать стихи, убивать себя, пить абсент, заниматься чем-нибудь современным, вроде фотографии и живописи. Можно жить на чердаке и носить шарф вокруг шеи. Но если вы по-настоящему любите Петербург, то должны, как его первые строители, пожертвовать своей жизнью. Поэтому вдвойне удивительно, что Петербург так любят люди, которые не собираются вспороть себе вены и написать кровью какой-нибудь глупый стишок. 

Нет, так любить Петербург нельзя.